Стоя у троллейбуса, группа молодых киргизов отчаянно жестикулирует, пытаясь дать понять своему земляку, что тому нужно выходить. Он не слышит. Сидит в троллейбусе, уставившись на свой мобильник. Женщина-водитель требует: "Плати за проезд или выходи!" Молодой черноволосый парень продолжает сидеть, глядя отсутствующим взглядом в одну точку. Водитель не собирается ехать и снова кричит: "Давай, плати за проезд!" Киргиз все еще не реагирует. Он плохо понимает по-русски, скажет он позже. Наконец троллейбус трогается. И тут коренастый мужчина в камуфляжной куртке ударом кулака бьет парня в лицо. На пол капает кровь. Пассажиры испуганно молчат. Раненый падает грудью на переднее сиденье. Молодая блондинка с кавказскими чертами лица подает ему бумажный носовой платок и возмущенно шипит: "Ох уж, эти русские". Молодой русский парень тоже подает носовой платок. Драчун, мужчина лет 45, выходит из троллейбуса.

На следующей остановке выхожу и я, вместе с киргизом. Молодой человек - его зовут Эрмек - выглядит из рук вон плохо. Его лицо и руки запачканы кровью. Тем не менее, никто не позвонил ни в милицию, ни в скорую помощь. Эрмеку 25 лет, он приехал из Бишкека, столицы Киргизии, и уже полгода работает в Москве на фирме, отрядившей его уборщиком в метро за 410 евро в месяц. "Что вообще случилось?" - спрашивает Эрмек на ломаном русском языке. Мужчина напал на него сзади, объясняю я. "Я собирался заплатить", - говорит Эрмек и разжимает кулак. На ладони я вижу две смятых десятирублевки и монету в пять рублей - в сумме это как раз стоимость одной поездки.

Никакого сочувствия к иностранным рабочим

Киргизу надо бы в больницу. Около нас останавливается машина, но как только водитель замечает киргиза, запачканного кровью, он сразу же уезжает. Затем тормозят "жигули". Водитель, молодой русский парень, стриженный под машинку, с честным лицом, посадив нас в машину, жмет на газ и делает вид, будто ничего необычного для него в этой поездке нет. Внезапно он останавливается и выходит. Достает из багажника тряпку и протягивает Эрмеку, который сразу прижимает ее к носу, откуда все еще идет кровь. Когда мы подъезжаем к Боткинской больнице, Эрмек вежливо спрашивает: "Тряпку отдать?" Русский только мотнул головой.

Эрмеку кажется, что поездка в больницу бессмысленна. "Черных они не обслуживают". "Черными" в Москве называют всех кавказских и азиатских гастарбайтеров. Многие видят в них незваных гостей, которые якобы отнимают у москвичей рабочие места, неаккуратны и чуть ли не все поголовно - отъявленные преступники. Но работой, которую делают "черные", а это строительство домов или уборка улиц, никакой москвич заниматься не хочет.

Недоверие в уголках глаз

Сестра в приемном покое отправляет Эрмека в отоларингологическое отделение. Народу этой ночью немного. В холле дюжина медсестер сидят и переговариваются. Взгляд у всех усталый и безучастный, в нем читается неприкрытое недовольство.

Молодая врачиха открывает дверь кабинета. От одного ее взгляда в жилах стынет кровь. "Заходите", - говорит она голосом, в котором слышится металл. Эрмек напуган. Он молчит. "Обратно в приемное, - возмущенно требует врачиха, - пусть заполнят историю болезни". У киргиза из носа все еще идет кровь, но дама в приемном отделении совершенно спокойно продолжает расспрашивать его о подробностях нападения. Особенно ее интересуют детали - номер троллейбусного маршрута, время и название улицы. "Где работаете?" - "В метро", - отвечает Эрмек. Что-то ей в этом ответе не нравится. Она переспрашивает несколько раз и в конце концов неохотно записывает в историю болезни: "Метро". Вероятно, она считает киргиза обманщиком, у которого нет страховки. В чем-то она права: работодатель не застраховал киргиза.

Нелюбимые евразийцы

Назад к врачихе. Та холодна и недружелюбна, как и раньше. "Садитесь", - приказывает она. Она и молодой человек с черными волосами примерно одного возраста. До 16 лет оба они жили в одном государстве и имели одинаковые паспорта. Сегодня их связывает только одно - стремление как-нибудь прожить на небольшую зарплату.

В советское время азиатские республики не могли прокормить сами себя, постоянно можно услышать в Москве. А теперь неблагодарные твари хозяйничают в столице. Тем не менее, ни одна строительная компания не хочет отказываться от дешевых рабочих рук и ни один милиционер - от взятки за поддельную регистрацию. Для бедноты из Евразии Москва стала магнитом. Недавно председатель московской Думы Владимир Платонов, выступая на "Эхе Москвы", называл невероятные цифры: из десяти с половиной миллионов людей, проживающих в Москве, три миллиона - это нелегальные иммигранты.

Смесь этносов

Когда в столице темнеет, "черные" прячутся по своим пристанищам. Армянин или таджик, который поздним вечером заходит в метро, рискует многим. Ведь ночью метро становится "зоной, свободной от инородцев". И это при том, что "чистых" русских, собственно, не существует. "Поскреби русского, найдешь татарина", - гласит поговорка, которую уже цитировал даже Владимир Путин. На евразийском континенте в результате великого переселения народов и татаро-монгольского нашествия смешались все возможные этносы.

Позже Эрмек рассказал, что более всего киргизы боятся 20 апреля - дня рождения Адольфа Гитлера. В этот день никто не хотел бы оказаться вечером на улице, иностранные рабочие с Кавказа и из Средней Азии остаются в своих жилищах, студентам с неславянской внешностью советуют не выходить из дома. В студенческих общежитиях вводится комендантский час. Официально это называется учениями по противопожарной обороне. Для многих московских евреев 20 апреля - тоже день, когда они предпочитают не выходить на улицу.

Молчание государства и общественности

2 августа - тоже опасный день, российская военная элита отмечает День десантника. Пьяные элитные дебоширы в голубых беретах отправляются на рынки и крушат прилавки торговцев с неславянской внешностью. Общественность молчит. Согласно опросу "Левада-центра", 55% русских поддерживают лозунг "Россия для русских".

Почти ежедневно в России совершаются преступления на национальной почве - с тенденцией к росту, как отмечает правозащитная организация "Сова". Если в 2004 году в Москве в результате преступлений, совершенных на национальной почве, погибли 17 человек, то за первые четыре месяца этого - 25. Наибольшая часть жертв - это представители киргизской диаспоры (12 нападений, 10 убитых), затем - азербайджанской (10 нападений, 3 убитых).

Государство, как и общественность, тоже предпочитает закрывать глаза на происходящее. Московский прокурор Юрий Семин недавно сделал заявление, привлекшее к нему всеобщее внимание. Он не согласен с тем, что мотивом нападений на азиатов и кавказцев является ксенофобия. "Если убили киргиза, то необязательно на национальной почве", - сказал прокурор. Однако существует и другое мнение. "Как считают эксперты, Россия неуклонно движется к опасной черте. За ней - хаос, беспорядки, кровь на улицах, - написал автор государственного информационного агентства РИА "Новости". - Нельзя сказать, что власти такой перспективой не обеспокоены, однако реальных шагов для нормализации обстановки сделано пока крайне мало".

Безмолвное терпение

Женщина-врач в Боткинской больнице берет щипцы, чтобы расширить ноздри киргиза, исходящего кровью. Эрмек скрючивается над ее столом, он стонет от боли. "Не мешайте работать", - сурово приказывает врачиха. И затем: "Умойтесь! Вы пугаете людей". Киргиз выглядит запуганным и безвольным. Он моет лицо, затем руками пытается отчистить запачканную кровью раковину. "Оставьте раковину в покое", - повышает голос женщина. Эрмек молча сносит и это.

Врачиха заполняет историю болезни. Она просит еще раз повторить историю нападения. Киргиз упоминает, что однажды он уже ломал себе нос. Ему приходится предъявить паспорт. "Где регистрация? Давно получена?" - прикрикивает на него врач. Но придраться не к чему. Бумаги у Эрмека в порядке: у него есть миграционная карта, разрешение на работу и московская регистрация.

Расплачиваться приходится жертве

Рентген показывает, что у Эрмека сломан нос. Когда после продолжительного допроса ему все же была оказана помощь, Эрмек, пошатываясь, выходит из кабинета. У входа в больничный корпус стоят пять медсестер и курят. По каким признакам устанавливают сотрясение мозга, спрашиваю я на правах сопровождающего. На меня устремляются неприветливые взгляды: "Если бы у него было сотрясение мозга, его бы не отпустили".

В полночь я привез Эрмека на юго-восток Москвы, к его соседям-киргизам. В двухкомнатной квартирке в панельном доме живет 15 человек. Когда они видят своего друга, на их лицах появляется испуг. Через неделю Эрмек звонит мне и рассказывает, что несколько дней он лечился дома. Затем его уволили. Он спрашивает, нет ли у меня работы.