Когда президент Франции Эммануэль Макрон в ходе недавней встречи с послами своей страны указал на необходимость стратегического партнерства с Россией, «навострили уши» не только присутствовавшие в зале дипломаты. Я также поинтересовалась у своих коллег в Вене и Париже, как могла бы выглядеть эта концепция. Пока речь идет лишь о предварительных идеях — до конкретных переговоров о возобновлении полноценных отношений между Европейским Союзом и Россией еще очень далеко. Однако в том, что все мы — как единый ЕС — должны восстановить отношения с Россией, не сомневается никто. В академическо-дипломатическом формате, как, например, «за кулисами» недавнего Европейского форума в австрийском Альпбахе, мы можем в узком кругу работать над решением этих вопросов намного легче. Но когда мы вновь собираемся вместе в зале заседаний, все опять становится трудным и сложным. И эта патовая ситуация ощущается во всех смыслах.

В 1997 году у нас было соглашение о партнерстве и сотрудничестве, о котором, в частности, упоминал Владимир Путин в своем знаменитом выступлении в немецком Бундестаге в сентябре 2001 года. Лишь за несколько дней до этого случилась террористическая атака на США 11 сентября, и в Москве прекрасно осознавали необходимость бороться с международным терроризмом сообща. Путин даже предлагал НАТО российские военные базы в Центральной Азии. Тогда казалось, что двустороннее партнерство станет намного более глубоким чем ранее. Однако дальнейшее развитие событий повернулось в другую сторону. Но что, собственно, произошло: Россия стала более авторитарной, или ЕС просто не понял последствий тех или иных решений? Говорить о недавнем или более отдаленном прошлом, в общем-то, бессмысленно. Оперативная внешнеполитическая деятельность определяется теми или иными интересами. И именно их следует оценить и уравновесить.

Встречи в рамках диалога между ЕС и Россией главным образом бывали посвящены энергетическим вопросам. Когда Берлин и Москва осенью 2005 года впервые представили проект строительства газопровода под названием «Северный поток», тогдашний министр обороны Польши Сикорский провел аналогию между этим соглашением и пактом Молотова-Риббентропа, который когда-то повлек за собой раздел Польши. С тех пор каждый раз, когда речь заходит о российском газе, ЕС начинают раздирать внутренние противоречия. Перспективы второй ветки «Северного потока» были в центре внимания июльского саммита НАТО. О чем в этой связи, собственно, идет речь — о рыночных отношениях или о политике?

Главной темой «трансатлантических отношений», наряду с расходами на оборону, является сжиженный газ из Северной Америки как замена российскому трубопроводному газу. Однако Европа связана с Россией далеко не только отношениями в области энергетики — и это было очевидно еще десять лет назад.

Когда США и их союзники готовились к вторжению в Ирак, началась очередная стадия взаимного отчуждения. Однако это коснулось, в частности, самого ЕС, потому что, как известно, Париж и Берлин выступили против войны, тогда как новые члены НАТО вроде Польши и Чехии поддержали США и Великобританию в их стремлении сменить власть в Багдаде. А противозаконная аннексия Крыма в марте 2014 года и продолжающаяся до сих пор конфронтация на востоке Украины вкупе с введенными санкциями вот уже четыре года определяют напряженные отношения ЕС с Россией.

В двусторонних форматах отношения постоянно активизируются, но сторонам остро не хватает взаимного доверия и реального сотрудничества. Для начала ЕС следовало бы рассмотреть Россию в качестве партнера в Сирии или Йемене. Сейчас же накаляется обстановка в сирийском Идлибе, и никто не может спрогнозировать, выльется ли это в очередное кровопролитие и еще более ожесточенную «прокси-войну» или же война вследствие истощения сил участвующих в ней сторон сама собой сойдет на нет. Впрочем, вот уже несколько месяцев беженцы постепенно возвращаются в Сирию из Ливана и Иордании. В этой связи Сирии необходима срочная гуманитарная поддержка. Что же касается послевоенного восстановления этой страны, то оно возможно только в сочетании с реформами. Для этого необходим минимум электричества и питьевой воды — в противном случае через несколько месяцев последует новая волна беженцев. ЕС следовало бы, по возможности, активно принимать участие в развитии ситуации в Сирии, не дожидаясь, пока другие участники поставят его перед теми или иными свершившимися фактами. В среду состоится трехсторонняя встреча представителей Турции, Ирана и России по теме сирийских беженцев. В 2016 году Турция стала партнером ЕС в этом вопросе, а Россия в любом случае играет важную роль на Ближнем Востоке. Еще буквально несколько дней назад речь шла о том, что к этому трехстороннему формату присоединятся также Германия и Франция.

Отто фон Бисмарк, один из первооткрывателей реальной политики, говорил: «География является константой истории». О возвращении географии говорилось много. Многие умные головы давно уже рассуждают о том, где в географическом, общественном и культурном плане заканчивается Европа. И это всегда было важной темой именно в контексте отношений с Россией. Шарль де Голль мечтал о сотрудничестве «от Атлантики до Урала». Осенью 2018 года мы вновь оказались в патовой ситуации в связи с вопросом — будь то на юго-востоке Европы или на востоке Украины — когда люди надеются на то, что кто-нибудь защитит их от насилия и позволит им вернуться к нормальной жизни. Ориентация приходит с востока. Совместные действия по борьбе с бедами могут начаться на Ближнем Востоке. Значение трансатлантических отношений зависит, в частности, и от этого. Потому что в Сирии сейчас сталкиваются интересы всех главных действующих лиц международной политики.